...Ölkə mediasında ölümündən 32 il sonra Azərbaycanın Milli Qəhrəmanı fəxri adına layiq görülmüş Natiq Qasımov haqqında çoxsaylı yazılara rast gəlirik.
Bütün bu mətbu yazılarda, xatirələrdə hamı 1992-ci ildə N.Qasımovun ermənilər tərəfindən aldadılaraq əsir götürülməsinin təsadüfən şahidi olmuş və sonralar «Огонек» jurnalında “СТРАХ” və “Эта пуля еще не твоя” başlıqlı məqalələr yazmış rus jurnalistlərinin həmin yazılarına toxunur. Lakin hələki həmin məqalələrin olduğu kimi, təkrarən çapına rast gəlməmişik... Odur ki, “Təzadlar” olaraq Rusiyanın Mərkəzi Arxivindən «Огонёк» jurnalının 1992-ci il tarixli (№№ 1 4 -15 (3376 - 3377) 4 - 18 aprel) hər iki məqalənin orijinalını təqdim edirik (yazı Azərbaycan türkcəsinə də tərcümə olunacaq):
1-Cİ MƏQALƏ:
“СТРАХ”
("QORXU")
№№ 1 4 -15 (3376 - 3377) 4 - 18 апреля
«Типография издательства -Пресса». 125865, ГСП, Москва, А-137, улица -Правды», 24 © «Огонек», 1992
СТРАХ
Константин СМИРНОВ,
Энрико САРЗИНИ (фото),
специальные корреспонденты «Огонька»
...Погода по трассе хорошая, машина готова, так что все будет в порядке. Счастливо! - командир улыбнулся, приветственно потряс кулаком и, распахнув дверцу пилотской кабины, пригнулся, чтобы переступить порог. -Да! - Он снова повернулся к нам. - Забыл предупредить. Когда будем заходить на посадку, прошу не волноваться. Это не обычная посадка, а противозенитный маневр. Иначе могут сбить. Счастливого пути! Он подмигнул и, с силой захлопнув дверцу, исчез в кабине. Странная вещь - человеческая психология... Конечно, я представлял себе, что ожидает нас через сорок минут полета, знал, куда мы направляемся. Но до сих пор чувство это было каким-то отдаленным, словно бы не связанным со мной. И только теперь в салоне напряженно дрожавшего самолета мне стало не по себе от внезапно пришедшего ощущения близкой опасности. Оно появилось словно бы невзначай, обыденно, вроде несущегося вдалеке автомобиля. Я вдруг понял, что последние слова летчика содержали в себе чудовищное несоответствие -что же это за «счастливый путь», если нужно совершать какие-то невероятные противозенитные маневры, чтоб не быть сбитым? И добро бы это был какой-нибудь истребитель или бомбардировщик, а то ведь серийный Як-40, воинственный как швейная машина... Вообще, со стороны, наша поездка, вероятно, выглядела обычной развлекаловкой - кучка интуристов в разноцветных фирменных куртках, с модными нынче яркими рюкзачками, обвешанные импортной фото- и видеотехникой. Ни дать ни взять- валютный тур капиталистов с невесть как затесавшимися в их развеселую команду русскими и армянами, всего человек двадцать пять. Хохотали американцы, что-то кричали друг дружке англичане, мой фотограф - итальянец из Парижа - болтал с невесть как заблудшей сюда швейцаркой, кто-то совал мне пластинку чуингама, а мне было страшно. Мне было до одури страшно, и я только старался, чтобы никто не заметил этого по моему лицу. Я мечтал, чтобы самолет не завелся, хотя он уже рулил по взлетной полосе, чтобы сейчас, вот сию минуту, кончился керосин, чтобы на трассу мгновенно навалилась страшная гроза, снежный буран, самум, чтобы летчика вдруг свалил мгновенный паралич. Но пилот, видно, чувствовал себя отлично, и самолет под его уверенными руками уже мчал к порогу полосы, чудесная погода с весенним юным солнцем летела за стеклышком иллюминатора, и вдоволь было керосину. Мы взлетели, и мой страх взлетел со мной, чтобы уже не расставаться до возвращения. Я взглянул на часы. Было 10 часов 20 минут. Самолет взял курс на Степанакерт. Мы летели на войну.
* * *
…Никогда я не был на войне. Никогда в меня не стреляли из пистолета или автомата, не палили по мне из пулемета или пушки. Только в раннем детстве вид оружия вызывал у меня в душе какие-то сладкие отзвуки; чем взрослее я становился, тем омерзительнее казалось мне любое оружие. И вот едва мы вышли из самолета, как расположившаяся примерно в полукилометре от нас покатая сопка вдруг вспухла серым нарывом, и нашу разноцветную компанию тут же накрыл грохот близкого разрыва. За ним- следующий, и еще, еще... -Из Агдама бьет... Артиллерия... -прищурившись, произнес бородатый парень в характерной полувоенной форме с АК наперевес. Был он худ и невысок ростом, и армейский ремень, застегнутый на последнюю дырку, все же изрядно провисал, придавая его фигуре некую анархическую развязность. Обстрел тем временем продолжался, и нас быстро погрузили в кузов большого грузовика, извинившись за транспорт (бензин в Карабахе на вес золота), и мы двинулись в Степанакерт.
По пути мы завернули в поселок Ходжалы, название которого, естественно, было у всех на слуху- за две недели до нашего приезда армяне захватили его. При этом, по сообщению азербайджанской стороны, были зверски убиты сотни мирных жителей - женщины, дети и старики. Мы проехали по его улицам, но, странное дело, при взгляде на этот необитаемый поселок я не почувствовал в тот момент ощущения недавней трагедии, хотя обладал всей информацией о происшедшем. Здесь было много недостроенных домов, замершие башенные краны, что производило впечатление привычного долгостроя. В последнее время здесь велось интенсивное жилищное строительство — армянская сторона объясняет это стремлением Баку колонизировать эту местность. Однако же при ясном солнечном свете Ходжалы выглядел вполне мирно, словно люди еще не заселили его. Подобные зрелища мне доводилось неоднократно видеть на просторах бывшей родины. Вскоре мы въехали в Степанакерт и снова я не ощутил ожидаемого потрясения — по улицам ходили люди, коегде играли детишки, что создавало вполне мирную картину, далекую от характера сводок, поступающих отсюда.
Бесспорно, признаки войны виднелись повсюду. Выбитые стекла витрин и квартир, черные зализы пожаров настенах домов, провалы от снарядных попаданий -все это мелькало по сторонам, опять же напоминая привычную картину нашей мирной разрухи. И, пожалуй, только одна примета неизменно сопровождала пробегавшую мимо панораму- все тот же страх, усиленный неодолимым, паскудным чувством постоянной опасности, грозящей неизвестно откуда, неизвестно когда. Ощущение это появилось в аэропорту в момент обстрела, и, замечу, быстро стало привычным -вероятно, ожидание смерти в определенных экстремальных обстоятельствах становится вполне бытовым.
Впоследствии я убедился в этом не только на собственном небогатом опыте — большинство людей здесь, в Карабахе, испытывают те же чувства, но будничность лишает их остроты, ведь обстрелы армянских поселений — это повседневность. Впрочем, уверен, азербайджанское население Карабаха и ближайшего приграничья — в том же положении. Ибо активная артиллерийская дуэль ведется теперь обеими сторонами с применением всего доступного на сегодняшний день арсенала. Вскоре из Степанакерта мы отправились в сторону Аскерана, откуда то и дело доносились отзвуки перестрелки. Однако до Аскерана мы не доехали, поскольку по пути встретили БТР, броню которого облепили вооруженные бородатые парни - боевики здешнего отряда явно отправлялись «на дело».
Оказалось, что противоборствующая сторона несколько дней назад захватила село в горах, армянам удалось в результате выбить азербайджанцев оттуда, но в старой грегорианской церкви у вершины засела упорная кучка боевиков азербайджанской народной армии - люди на БТРе отправлялись освобождать церковь. Сколько азербайджанцев оставалось в церквушке - никто не знал, однако отряд уже потерял вчера двоих, пытаясь завладеть церковью, выкуривая засевших там всеми возможными способами - от слезоточивого газа до гранат, что, впрочем, никакого эффекта не дало.
Само собой, мы двинулись следом. Увы, до места действия мы так и не добрались - машина наша застряла на склоне горы в мокрой глине, и БТР исчез из поля зрения. Тем не менее истории этой суждено было сделаться достоянием гласности, ибо ни в этот день, ни на следующий армянским боевикам не удалось овладеть церковкой. Только с третьей попытки они вернули храм со старинным кладбищем, уговорив сдаться единственного оставшегося в живых захватчика. Это был молодой парнишка, черный от дыма, проведший пять дней без воды и питья под водруженным над церковкой зеленым знаменем. Вот на фотографии парень несет его в окружении армянских боевиков. Вглядитесь в его лицо: сколько страха в его безумных глазах, куда ведут его. что будет с ним... Его вели мимо трупов его товарищей, сложивших здесь головы, а внизу, под горой, виднелась родина - Азербайджан. Где сейчас находится этот пленный - неизвестно. Может быть, он в степанакертском изоляторе, а может быть, из пленного он превратился в заложника - уникальное явление, чрезвычайно распространенное в Карабахе.
Добавлю: явление чудовищное по скрытому в нем смыслу. Рассказывают, что в пору правления здесь азербайджанских властей местные органы и военная комендатура сплошь и рядом арестовывали лиц армянской национальности под разными предлогами вроде нарушения паспортного режима или комендантского часа. Арестованных, как правило, отправляли в тюрьмы Шуши, Гянджа или в Баку, где часть из них остается и поныне. Теперь же, когда Нагорный Карабах более не контролируется азербайджанским правительством, родственники или друзья арестованных пускаются во все тяжкие, чтобы любым способом «добыть» азербайджанца.
Во многих случаях это удается, и тогда захваченный заложник — независимо от пола и возраста - поступает в распоряжение захватившего его человека. Заложник живет в его семье, его кормят, а тем временем по известным каналам на ту сторону уходит предложение об обмене, скажем, Расима на Ованеса, или Фатимы на Гранта. Поговаривают, впрочем, и о том, что можно обменять в крайнем случае труп - если не на человека, то уж на канистру бензина... Недалеко от Степанакерта в селе живет в армянской семье женщинаазербайджанка с двумя детьми. Дети играют вместе с детьми хозяев, они едят за одним столом, спят на соседних кроватях, а в это время ее муж, оставшийся в Азербайджане, пытается «раздобыть» армянских заложников, чтобы выменять свою семью...
На исходе пятницы я снова попал в Ходжалы. Трое подвыпивших боевиков, попутно захвативших меня из Аскерана в Степанакерт, остановились у края дороги, шедшей через пустое село. Мы вышли из какого-то странного гибрида грузовика с автобусом, к которому зачем-то была привязана квасная бочка на колесах, и двинулись по раскисшей земле к темным пятнам домов. И только тут я вдруг с пронзительной горечью осознал, что ступаю по земле, где свершилась трагедия, где еще недавно жили люди: на земле валялся открытый холодильник с простреленной дверцей. В дырку от пули зачем-то была вставлена ножка детского стульчика с проломленной спинкой. Спускались сумерки. Эти трое, по их словам, участвовали в штурме Ходжалы, но я не стал допытываться о деталях. Кого обвинять в этом великом несчастье?
Месть застит глаза: Ходжалы был захвачен в годовщину Сумгаитской резни... Теперь один из моих спутников приехал сюда, чтобы пометить дом, который он намеревался занять. Дом, впрочем, новый, не совсем достроенный. Но я на минуту представил себе его будущую жизнь здесь, где он две недели назад орудовал автоматом. Мне стало страшно... На радостях они стали палить в воздух из пистолета, а потом и из автомата, хотя, насколько мне было известно, стороны заключили соглашение о прекращении огня. И я вдруг подумал, что кое-кто, возможно, вовсе не горит желанием прекратить эту бессмысленную войну. Для многих она стала не только единственной возможностью выдвинуться, обменять жизнь, в которой нужно работать и добывать хлеб в поте лица своего, на авантюрное, хотя и опасное, существование.
Как известно, на горе можно составить серьезный капитал и некоторые давно поняли это. Причем в равной степени это касается обеих сторон конфликта, ибо процент хороших и дурных людей в любой нации постоянен. Слов нет, большинство из тех, кто сражается здесь, свято верят в свою миссию защитников родины. Но когда об этом говорит сильно выпивший человек с автоматом — мне не по себе, ибо святые вещи спьяну не делаются. Да и не только водка здесь правит бал... Вечером я возвращался на ночлег по пустому Степанакерту. Пожалуй, в моей жизни не было более сильного ощущения- мертвый необитаемый город, что-то вроде Зоны в знаменитом «Сталкере». Только изредка пробредет человек с тачкой, где катится бидон - с водой в городе тяжело. И только желтоватые сполохи огня чуть посвечивают из подвальных отдушин - люди переселились в подвалы. За четыре прошедших дня я был под обстрелом «Града», бил в мою сторону крупнокалиберный пулемет, я видел трупы и людей, готовых на убийство. Но все же самым сильным потрясением был для меня этот город, лишенный жизни. Спаси их, Господи...
(Степанакерт- Москва)
(Davamı var)
